Я так боюсь к тебе внезапно охладеть,
Боюсь, когда моя любовь и страсть угаснут,
И не захочется чего-либо хотеть,
И все, что было, станет тусклым и напрасным.
Боюсь, когда субботним вечером, устав,
Поодиночке ляжем в тесную кровать.
И «Как дела?» мы, не спросив и не узнав,
Друг друга перестанем удивлять.
Когда мы перестанем видеть небо,
И я в проеме виновато обопрусь
И, будто невзначай уйдя за хлебом,
К тебе уже обратно не вернусь.
И будет некуда бежать или пойти.
И вдруг от горечи живот и нервы скрутит!
Сойти б с ума и с места не сойти
В бессвятстве изуродованной сути!
Устав от пьянства, взвесив, что к чему,
Пойму, что жил все это время не любя.
И буду вынужден склониться к одному:
Что все стихи, что я писал ; не про тебя.
Я для тебя уже давно готов исполнить
Любой твой необузданный каприз.
А ты пытаешься как будто что-то вспомнить,
Забывшись, куришь у плиты и варишь рис.
Мне вновь и вновь включают треки Полозковой.
Стихи хорошие, но все дают понять,
Что все, написанное мной, ; давно не ново
И что вообще пора завязывать писать.
Пусть далеко мне до Большой литературы,
Твоя уверенность во мне прибавит сил.
А то, что я опять температурю...
Так это я случайно допустил.
